Если музыку Элвиса Пресли сравнивают с землетрясением, то его кинокарьера — это серия красочных, мелодичных и на редкость безобидных оползней. Это феномен, достойный изучения: как величайшая рок-н-ролльная икона США добровольно заключила себя в позолоченную клетку голливудских мюзиклов, став заложником собственной неувядающей улыбки.

Давайте назовем вещи своими именами: актерская игра Элвиса была так же глубока, как лужa после летнего дождичка. Его амплуа можно описать одной универсальной формулой: «Добрый парень с гитарой, который умеет петь и в конце обязательно получит девушку». Неважно, играл ли он лодочника («Спидвей»), ловца жемчуга («Голубые Гавайи») или индейского вождя («Следуй за мечтой») — это всегда был один и тот же Элвис. Его главной задачей было не вжиться в роль, а успеть сменить костюм для следующего музыкального номера.

Сценарии его фильмов, кажется, писались по единому конвейеру на заветренной стороне Голливуда. Конфликт? Легко! Соперничество двух братьев-гонщиков или недопонимание с отцом богатой невесты. Развитие характера? Зачем, когда есть камеры, готовые заснять, как Элвис лихо орудует удочкой или танцует на пляже. Кульминацией большинства картин был не драматический пик, а 10-минутный попурри из его последнего альбома, встроенное в сюжет музыкальное видео образца 1960-х.

Диалоги в этих шедеврах были настолько легковесны, что могли служить учебным пособием по тому, как не писать кино. Фразы вроде «Эй, папа, не сердись, я просто хочу петь!» или «Эта песня как раз о том, что я чувствую!» заставляли зрителя не сопереживать, а с нетерпением ждать, когда же герой, наконец, замолчит и запоет.

Но вот парадокс, который делает эту историю не просто грустной, а по-своему гениальной. В своей беззастенчивой поверхностности фильмы Элвиса стали идеальным капсульным продуктом своей эпохи. Они — квинтэссенция послевоенного американского оптимизма, где все проблемы решаются тремя аккордами и парой залихватских движений бедрами. Это был чистый, ничем не разбавленный эскапизм. Зритель шел в кино не за психологизмом Бергмана, а за тем, чтобы на полтора часа забыть о всех проблемах и погрузиться в мир, где солнце всегда светит, девушки всегда танцуют, а из любого кризиса есть только один выход — спеть об этом.

В этом и заключается мудрость всей этой истории. Элвис-актер был не неудачником, а гениальным бизнесменом. Он понял простую истину: публика покупает не «искусство», а мечту. И он поставлял эту мечту в промышленных масштабах — сладкую, простую и безотказно действующую. Его фильмы — это не кинематограф в высоком смысле слова. Это фантазии на тему идеальной жизни, где главным достоинством человека является его умение петь.

Так что, взирая сегодня на эти пёстрые, наивные ленты, не стоит судить их строго. Они — памятник тому, что иногда, чтобы стать Королём, не обязательно играть королей. Достаточно просто быть собой. Даже если «быть собой» означает 31 раз подряд сыграть доброго парня с гитарой на фоне пальм и роскошных кадиллаков. Это была его служба. И он служил верно.